- Самолёт совершает полёт на высоте, – заученно выводила миловидная стюардесса.
Пассажиры не слушали её, предпочитая заниматься своими делами: пожилая дама что-то искала в дорожном саквояже; моложавый мужчина без стеснения рассматривал блондинку, подкрашивающую губы; молодой человек в элегантном строгом костюме открыл notebook, его пальцы заскользили по клавиатуре.
Не слушала стюардессу и Ольга. Через маленький иллюминатор она любовалась притягательной синевой. Далекая земля с суетливыми поисками смысла жизни, казалось, больше не существует. Реальна только проникновенная бесконечность, зовущая окунуться в неё и почувствовать то, что не суждено человеку испытать при жизни. Ольга, видя, как под крылом самолёта проплывает молочной теплоты облако, вдруг ощутила такое желание прыгнуть в его пуховую нежность и, раскинув руки, лететь вместе с ним, упиваясь свободой, что ладонью прикрыла рот, чтобы не закричать: «Подожди! Возьми меня с собой!»
Наваждение длилось всего миг, вот уже на месте серебристого облака свирепый дракон с огненными прожекторами вместо глаз. Дракон исчез так же быстро, как и появился, а под крылом самолета уже бабушкина перина. Она так тепла и уютна.
* * *
– Оленька, значит, ты покидаешь нас?!
Ольга повернула голову и увидела, что на месте где секунду назад был элегантный молодой человек, сидит женщина с печально-тревожным взглядом зеленоватых глаз и обращается к ней.
– Простите, вы мне?
– Ты покидаешь нас, а как же мы? Как же наш дом? – продолжила незнакомка, будто не слыша вопроса. – Ты покидаешь нас, – повторила она.
«Очень знакомое лицо. Где-то я видела её. Но где?» – подумала Ольга. – Старомодное платье, старомодная причёска. Какая-то она…»
Ольга попыталась подобрать слова, дающие возможность хоть как-то очертить образ незнакомки, но ни одно из привычных определений не подходило к ней.
«Просветлённая, – вдруг осенило её. – Именно просветлённая»
– Да, Оленька, тебе здесь трудно. Но Там? Как знать – всё ли удачно сложится Там.
Незнакомка говорила слова, которые в последнее время Ольге приходилось слышать множество раз, и сказаны они так, что она сразу же засомневалась: «Действительно, будет ли Там всё хорошо? Может быть?» – и, боясь этих сомнений, она, опережая их, резко выкрикнула, о чём сразу же пожалела:
– Там – у меня будет всё хорошо. Я уверена!
– Возможно, – то ли виновато, то ли сочувственно улыбнулась незнакомка и повторилась, – Но как же мы? Что будет с нашим домом без тебя и Николя?
«Откуда она знает, как зовут моего сына?» – всё более тревожась, подумала Ольга.
– Простите, я не понимаю вас. О каком доме вы говорите?
Незнакомка посмотрела на неё, виновато или сочувственно улыбнулась и, протянув руку, предложила: «Пойдём, Оленька, я покажу тебе наш дом».
Как только кончики пальцев Ольги дотронулись до протянутой руки, салон самолета исчез. Они шли по ухоженному лесу с ровными рядами берёз и лип, с ажурными скамеечками вдоль укатанной дороги.
«Это же парк!» – догадалась Ольга.
Вскоре они вышли к жёлтому с белыми колоннами в два этажа дому.
– Оленька, я оставлю тебя буквально на пять минут. К нам обещалась приехать Наталия Николаевна с супругом. Второго дня я получила от Карла Петровича записку. Доктор рекомендовал Наталии Николаевне свежий воздух. Сегодня они приезжают к нам. Пойду, распоряжусь, чтобы Дуня приготовила отвар из трав по бабушкиному рецепту, он помогает, когда случается кашель.
Незнакомка говорила так, словно Ольга знает Наталию Николаевну, её супруга, и, конечно же, Карла Петровича.
Оставшись одна, Ольга стала осматриваться по сторонам.
Загородный дворцовый ансамбль, иначе о доме и говорить нельзя, был исполнен в каком-то хорошо ей знакомом стиле, она попыталась вспомнить название этого архитектурного направления, но ничего не получилось. Известные слова улетучились точно так же, как и воспоминания о том, где и когда она могла видеть этот дом. Но и чёткие геометрические формы, и портик, поддерживаемый могучими колонами, и жёлтая раскраска зданий с белыми деталями – всё вызывало кое-то томление, или нет – давно забытое или вовсе никогда ранее не возникавшее чувство тоски о чём-то безвозвратно утерянном.
Налюбовавшись домом, она стала рассматривать необыкновенной красоты клумбу. Цветочный аромат опьянял, он тоже был знаком.
– Барыня, Мария Дмитриевна!
Ольга вздрогнула и обернулась – перед ней стоял босой, в длинной рубахе, давно не чёсаный мужик и с нескрываемым любопытством рассматривал её.
– Ха, да вы не Мария Дмитриевна. То-то я смотрю: вроде она и не она. Простите, барыня. Вы дочка её или племянница будете? Не признаю никак.
– Григорий, это ты!
Ольга опять вздрогнула. Как же так, почему она не заметила и не услышала, как незнакомка подошла к ним и встала рядом?
– Я, барыня. Я.
– Что ж ты, Григорий, опять слово не сдержал. Гапа жаловалась на тебя.
– Виноват, барыня. Виноват, Мария Дмитриевна. Не сдержал слово, – мужик низко опустил голову.
Незнакомка надрывно вздохнула и, словно отгоняя тягостные мысли, заспешила.
– Вот, Оленька, – это наш Григорий. Известный на всю губернию часовых дел мастер. Удивительный мастер, да только обещания свои не выполняет.
– Виноват, барыня, – монотонно повторил мужик, затем встряхнул грязной головой и, проведя рукой по реденькой бородке, спросил: «Позвать управляющего?»
– Зачем же управляющего? – всплеснула руками та.
– Как зачем?! Наказание-то, кто будет исполнять?
– Григорий, – осуждающе покачала головой Мария Дмитриевна. – И часто я тебя наказываю?
– Ни, барыня, Вы – добрая. Но сейчас-то пора.
– Нет, никого звать не будем. Договоримся и так. Как думаешь, договоримся?
– Договоримся, – закивал он головой, но потом, взглянув на барыню, засомневался. – Мы вроде и прошлый раз договор имели, ан ничегошеньки не вышло.
– Забудем прошлый раз. Ты себе вред наносишь – посмотри на свои руки.
Мужик послушно взглянул на дрожащие руки и быстро спрятал их за спиной.
– Сколько дней не сможешь работать. Дня три?
– Ни, дня два. Ежели похмелиться, то в час и перестанут, только тада всё едино не работник. Опять в запой уйду. – Он простодушно улыбнулся.
– Хорошо, Григорий. Об одном и том же говорить не стоит, перейдём к делу. Хочу твоего сына Ивана отправить учиться в город. Он смышленый, что ему с деревенскими ребятами без дела бегать.
– Да, Ванька у меня субразительный, – подтвердил мужик.
– С Гапой переговорила, она не против. Вижу и ты поддерживаешь мою идею.
Мужик, подозрительно взглянув на барыню, задумался, по его синевато-красному лицу было видно, что решает он трудную для себя задачу.
– А деньги?! – наконец-то выдавил он.
Тугодумие мужика рассмешило Марию Дмитриевну, но она, предполагая, что смех может оскорбить, в общем-то, неглупого человека, только простоватого, сдержала улыбку и пояснила:
– Ты пропиваешь много денег. Не будешь пить – они появятся. Получил расчёт за работу, оставил себе сколько нужно на проживание, остальное мне, чтобы я вела денежные дела с гимназией. Если ты мне, конечно, доверяешь?!
– Барыня, как ни работай, денег на учебу не хватит. Она дорогая, эта учёба.
– Что не хватит, я добавлю. Ну что, согласен?
– Как же, барыня, мне быть несогласному. Ванька выучится, и наш род в гору пойдёт. Благодарствую, барыня. Сам буду за тебя Богу молиться и детям накажу, – от переполнявших его чувств по щекам мужика побежали слёзы. Он низко поклонился, почти достав головой землю.
– Иди, Григорий. Да помни наш уговор. Не пей.
– Как же пить?! Никак нельзя. Теперь Ивана учить надо. Вот какое дело барыня удумала, – он расправил плечи, даже стал выше ростом, ещё раз низко поклонился и бодро зашагал со двора.
– Задержались мы с тобой, а тебе скоро возвращаться, – обратилась Мария Дмитриевна к Ольге. – Пойдём.
Сказав это, она дотронулась до её руки, и они оказались в большом светлом помещении. Хотя только в первые секунды это место воспринималось как какое-то здание. Стоило лишь взглянуть на потолок – для чего Ольге потребовалось запрокинуть голову, но и тогда глаз уловил едва видимый контур куполообразного верха – сразу же возникало ощущение чего-то величественного и монументального. Стены будто бы были, но расстояние до них казалось неизмеримо далеким. Особенно удивлял подсвеченный голубыми лампочками пол и это божественно-голубое сияние, казалось, пропитывает всё вокруг: воздух, Марию Дмитриевну, стол, стоящий прямо под уходящим в небо куполом, людей, сидящих за ним. Их было много. Совсем старенькая, почти дряхлая старушка. Молодая, похожая на Марию Дмитриевну, женщина. Она на руках держала младенца и что-то ласково шептала ему на ушко. Мальчик в белой рубашке с жабо. Юноша лет семнадцати-восемнадцати в форменной одежде. «Военной», – решила Ольга.
– Мария Дмитриевна, мы вас заждались. Коленька спрашивает: «Где баба, где баба, – обратилась к Марии Дмитриевне молодая женщина с младенцем на руках и нежно поцеловала ребёнка в темечко.
– Пришлось задержаться. Разговаривала с Григорием о сыне его – Иване.
Как только было произнесено имя «Иван», стало тихо, через секунду громко навзрыд заплакал младенец. По лицам сидящих за столом заскользили языки пламени, в расширенных от ужаса глазах каждого из них, включая младенца, Ольга увидела всплески бушевавшего пожара и было это так естественно, что она резко обернулась, но за спиной лишь светился голубой воздух. Когда же она вновь посмотрела на людей, то в глазах каждого осталась только бесконечная скорбь, и такая ужасающе безысходная, что Ольге захотелось плакать.
– Дети, мы не в силах что-либо изменить. Что случилось, то случилось.
После этих слов все оживились, заулыбались, малыш замурлыкал свою песенку.
– Да. Это она.
Юноша в военной форме быстро встал и, лучезарно улыбаясь, подбежал к Ольге.
– Так это моя…
Мария Дмитриевна не дала ему договорить: «Виктор, ты испугаешь нашу гостью. Сядь, пожалуйста». Он беспрекословно исполнил её просьбу.
Мария Дмитриевна вновь дотронулась до руки Ольги, и вот они сидят за столом.
– Дети, я должна вам сказать, – она улыбнулась то ли виновато, то ли сочувственно.
«Как она всё время странно улыбается» – подумала Ольга.
– Скрывать этого больше нельзя. Наша Оленька покидает нас и увозит с собой Николя.
«Покидает! Покидает нас! Увозит! Увозит Николя!» – слова, словно живые, заметались меж людей.
Потолок и стены стали надвигаться и почти вплотную приблизились к столу. Пол перестал сиять, лампочки гасли, и от этого образовывались чёрные, пугающие своей пустотой, дыры. Что происходило с людьми?! Такое невозможно было представить минуту назад. Все повскакали с мест, кто-то заплакал, кто-то стал неистово молиться. И все повторяли: «Покидают! Покидают. Они нас покидают!»
Сначала они двигались хаотично, сталкиваясь друг с другом, затем стали выстраиваться в какую-то фантастическую фигуру, чем-то напоминающую пирамиду или конус, может быть, и то и другое вместе. Вскоре Ольга уже не могла различать лица. Она видела тени, которые всё быстрее и быстрее кружились вокруг стола. Много-много теней. Лампочки гасли и гасли.
Сколько времени это продолжалось Ольга не знала. Только вдруг зазвучал голос Марии Дмитриевны, которая всё это время сидела рядом с Ольгой и скорбно смотрела на уже прозрачные тени.
–Дети, прошу вас, успокойтесь. Всё ещё поправимо. Сядьте, пожалуйста.
Казалось, голос должен потонуть в шуме и причитаниях, но, на удивление, он прозвучал так, что каждый его услышал. Вскоре все сидели на своих местах и безотрывно смотрели на Ольгу.
Мальчик в белой рубашке с жабо умоляюще попросил:
– Бабушка, скажите ей. Без них нас не будет. Бабушка, попросите их остаться, попросите не покидать нас.
– Александр, – только и произнесла Мария Дмитриевна.
– Она уезжает с ним? – зловеще спросил юноша в форменной одежде, и Ольгу поразила перемена, произошедшая с ним. Он словно постарел на несколько десятков лет: из лучезарного юноши, он, Бог весть как, превратился в дряхлого старика. Или ей это только показалось?
– Да. Оленька уезжает с мужем. Туда. И, видимо, навсегда.
– Она, она…
Как и в первый раз, юноша в военной форме быстро встал и устремился к Ольге, но теперь он не улыбался, а смотрел ей прямо в глаза, его взгляд был невыносимо тяжел: верно, он хотел им испепелить её душу.
– Не смей, Виктор! – как кнут, прозвучал голос Марии Дмитриевны.
Он будто наткнувшись на невидимое препятствие, развернулся и понуро пошёл обратно.
– Мама, но вы должны ей всё рассказать, – вмешалась женщина с младенцем на руках.
– Что было в моих силах, – грустно начала Мария Дмитриевна, – я сделала. Оленька узнала и о нас, и о нашем доме. Теперь всё в её власти, – она замолчала. Некоторое время было тихо, затем она продолжила. – Нам остается только надеяться, что мольба наша будет услышана. – Она встала. – Пора, Оленька. Тебе пора возвращаться.
Мария Дмитриевна дотронулась до руки Ольги, и всё мгновенно исчезло.
* * *
Ольга идёт по парку. Ярко светит солнце, весело щебечут птицы, пахнет липовым цветом. Она обернулась и увидела: странное семейство стоит на портике и смотрит ей в след.
Вдруг, преодолев беспамятство, она вспомнила, где видела этих людей: улыбающуюся то ли виновато, то ли сочувственно Марию Дмитриевну, старенькую почти дряхлую старушку, молодую, очень похожую на Марию Дмитриевну женщину с младенцем на руках, мальчика в белой рубашке с жабо, юношу лет семнадцати-восемнадцати в форменной одежде. Эти лица ей знакомы по старым фотографиям, аккуратно разложенным в потрёпанном бабушкином альбоме.
Ольга рванулась к семейству, но что-то преградило дорогу. Тогда она подняла руку для прощания и услышала: «Не забывайте нас…»
Ольга проснулась. Бархатный голос стюардессы выводил: «Самолёт совершил посадку в…».