«У меня тоже когда-то были такие», – усмехается она, разглядывая рваные носки потертых парусиновых кед. В вагоне нет свободных мест, и большую часть пути придется ехать, стоя в тамбуре. Из-за забастовки поезда ходят через один. Не страшно. Главное – вовремя прибыть на вокзал и не опоздать на родительское собрание.
Над красными кедами нависают складки небрежно подвернутых просторных брюк, расстегнутая темно-синяя рубашка надета поверх свитера. «Интересно, ему не жарко?» Гладко выбритое лицо, тонкие черты, родинка на щеке. Черные как смола волосы разделены идеально ровным пробором – некая запретная черта, за которую нельзя пускать воображение. Но оно несется быстрее поезда, и вот ее рука уже перебирает его пряди, а его губы касаются ее шеи.
– Если хотите, можете занять мое место в вагоне, я все равно останусь здесь, – вдруг доносится голос откуда-то снизу. На нее смотрит мужчина, сидящий на корточках перед коляской с ребенком.
– Спасибо, мне скоро выходить, – отказывается она.
Попутчик равнодушно пожимает плечами, открывая баночку с морковным пюре. Хлопок откручиваемой крышки перекрывается стуком колес.
Невысокий парень с лицом гордого индейца стоит в метре от нее и вряд ли догадывается о том, что в вымышленном мире это расстояние снова сократилось. Он настолько близко, что она чувствует его горячее дыхание на своем лице. Ей представляется, что их фантазии встретились в далекой несуществующей параллели. Взглянул ли он на нее хоть раз на самом деле? Она невольно поправляет волосы, выравнивает спину, согнутую под тяжестью набитой сумки через плечо. На всякий случай. А что будет, если он посмотрит?
Ребенок в коляске начинает капризничать. Из вагона выходит мама с новорожденным младенцем на руках. Воздух в тамбуре становится плотнее. Она сочувствующе улыбается семейной паре, вспоминая себя на их месте несколько лет назад.
Индеец продолжает смотреть в одну точку перед собой, не обращая внимания на происходящее. Его красивые черты расслаблены, он, кажется, ничем не озадачен. Время от времени приглаживает рукой пряди цвета воронова крыла. «У него тоже когда-то были такие». Ей безудержно хочется проникнуть в его мысли. Зачем? Она сама не знает. Просто мечтает, чтобы поезд замедлил свой ход по рельсам времени. Здесь, в этом душном тамбуре, оно как будто течет в обратном направлении, тайком возвращая ей юность.
Но пейзаж за окном неумолимо улетает вдаль. И вот под свинцовым небом уже молча переглядываются безликие фасады пригородных районов. Громкоговоритель оповещает о том, что состав прибывает на станцию. Из вагона в тамбур набивается еще несколько пассажиров. Локти толкают спины, нервно стонут подошвы. Двери со скрипом открываются и выплевывают нетерпеливую живую массу на перрон. Сырой воздух пахнет резиной, дешевым кофе и обыденностью.
Она ищет его в толпе. Может быть, он кивнет ей на прощание. Но его взгляд уже устремлен совсем в другую сторону – к той, что ждала его. Его губы расплываются в улыбке и через мгновение прикасаются к ее губам. Впервые за все это время он улыбается. Ему идет. Ее руки обвивают его шею, прячась под каскадом густых волос. Их параллели пересекаются наяву и завязываются в плотный узел. Дерзкий, упругий, неразрывный.
На несколько мгновений она застывает на месте, в упор разглядывая влюбленных, затем вместе со всеми послушно направляется к выходу. В груди нарастает необъяснимая боль. Из окна поезда устало улыбается отражение.
Тот, кто раньше встречал ее, больше не приходит на перрон. Теперь он готовит ужин дома. «Разве они не об этом мечтают?» – она напоследок оглядывается и ищет глазами в толпе тех, кто безвозвратно исчез.