Сёмушке Журавлёву в тот самый день
Ты вот так обижаешься на меня, да, бросаешь мне своё: "Если это было утешение такое, то спасибо, не стоило". Говоришь так и уходишь в туман, мол: "Я не смогу спать. Просто посижу с ней ночь. До скорого". А я не обижаюсь. Не обижаюсь, хотя, знаешь ли, очень хочется. Будто кинули в меня что-то холодное и колкое, а оно, падла, внутри жжётся – не отделаешься. Просто я-то понимаю, что обижаешься не на меня вовсе. И даже не на себя, и не на неё. Мы плавали – мы знаем. Только не надо больше в меня это кидать, ладно? Колкости-то это одно – переварю да выкину, а вот "флешбеки с Вьетнама"... м-да. Кажется, я сегодня тоже не высплюсь. Всё-таки не только у тебя на руках любовь всей жизни умирала.
Я даже, знаешь... не сдержалась, стала искать его фотографии у себя на страничке в ВК. Нашла за четырнадцатый год, за пятнадцатый, шестнадцатый – еще до поступления в вуз, с тех пор, когда только завела аккаунт. А я, хах, такая счастливая на них. А он – просто неподражаемый. Такой, каким я его помню. Таким теплом с каждой фотографии веет, такой нежностью. И на каждом фото он – такой настоящий. Люди не всегда так умеют.
Улыбаюсь. Я всегда улыбаюсь, когда горько. Вспоминаю, как он меня встречал, когда я – уже "совсем взрослая" – домой с учёбы приезжала. Я так и говорила всем, мол, домой надо, "потому что дома – папа, печка и..." (выдох) и Рома. Так рада его была видеть, так рада. И он неизменно спешил навстречу. И я прям во дворе сумки скидываю, чтобы его обнять, а мама ворчит, мол, домой бы сначала занесла их, сумки эти.
А если его дома не оказывалось, я, как зайду во двор, заозираюсь по сторонам и:
– Мам, а где Рома?
Она тоже оглянется:
– Не знаю, наверно, пошёл куда-то.
Пошёл, да. И всегда возвращался.
Я переодевалась в домашнее, брала с собой чай, телефон и – на всякий – книжку, если до нее вообще дойдет дело. И мы опять усаживались на пороге, как в старые добрые – как в детские, как в подростковые – и опять за своё. И опять мешали моим родителям входить и выходить из дома, потому что порог был и есть не из тех, на которых принято сидеть. Но да нам-то с ним что была за разница! Мы подолгу сидели, смотрели, как солнце зайдёт, как первая звезда выглянет. Точь-в-точь Принц с Лисом. А иногда еще выйду на ночь глядя на звезды посмотреть – в городе-то их не видать особо, а в деревне с выключенным фонарём самое то. Он и тогда приходил мне компанию составить. Мотыльков от меня отгонял, хаха.
Мы с ним лет десять точно дружили, еще детьми по двору бегали. Отец мой вокруг дома понизу бетон заливал, так Ромка туда как-то с разгону залетел – до сих пор рядом с порогом его след имеется. И в штабик ночевать – ладно уж, признаюсь, – тоже звала, по темноте; а утром, пока родители не проснулись, тихонечко отпускала. И сестру его. Детство было, конечно, да-а-а. С сестрой его я, правда, недолго общалась; она потом к бабушке переехала, а Ромка тут остался. И с тех пор я его ни на кого променять не смогла. Друзья, подружки, интернет – оно то всё нужное, да, только все-то приходят и уходят, если совсем честно говорить. А Ромка всегда оставался, до последнего.
Так что мы довольно хорошо друг друга знали. Я все его повадки, всю его мимику наизусть выучила. Помню, как он глаза обычно жмурил в ответ на мои прикосновения. И любопытство его помню, и страх, ласку. Помню, кстати, как мы ковер летом во дворе чистили. Ну, как "мы"? Я. Я всё чистила, да, мой же ковер. А он, кот, валялся на сухой части, потягивался – день солнечный был, самое оно. Помню, как он улепётывал, когда я носилась за ним с пеной в руках. То ещё зрелище, да. Помню, как плакалась в него в очередное "грустно и одиноко", а он щекой к щеке касается, мол, "ты чего, дурочка, плачешь? Нашла из-за чего". Как губочка всё впитывал, аж стыдно перед ним было. И будто знал, когда прийти-то надо. Обнимала его и думала – если бы... если бы оно "если", я б, наверное, вообще за него вышла. Душенька моя родная. Харя моя наглая.
И даже переезжать из дома было легко, но вот Ромку покидать – тут уж не так просто. Не потащишь же его с собой в общагу, в самом деле. И я думала тогда – всерьёз же думала! – вот, мол, закончу универ, Ромку с собой увезу. Кому он там в этом Зельвино нужен? А мне нужен. Нужен! Заберу, и заживём мы с ним долго и счастливо. Сколько можно будет. Только дождался бы. Только б дождался.
Год, второй универа. Всё реже спрашиваю родителей, как там у Ромки дела, те отвечают: хорошо, жив, здоров. Я заезжаю домой 2-4 раза в год. И Ромка из своих "походов" меня повидать приходит. Году на третьем приезжаю домой, озираюсь, Ромки не видно во дворе. Ну, думаю, не мудрено, придёт еще, всегда же приходит. Помню – зима. Каникулы были новогодние – не на пару дней приехала. День, второй, третий. Четвертый уже. Мандарины кончаются. Сидим с мамой на кухне, чаи чаёвничаем, о своём болтаем. Вдруг вспоминаю и спрашиваю невзначай:
– Мам. А где Ромка?
– Так он умер.
– Что?..
– Так он месяц-два назад похоже что в лес ушёл и..., – она взглянула на меня, и фразы её стали крошиться, как мел.
Месяц. Ме-сяц. Ме. Сяц. Какое страшное слово! Какой кошмар! Почему я только сейчас всё это узнаю!? Почему вы мне до сих пор не сказали? Хоть бы слово! Да гори она синим пламенем, это декабрьская сессия или практика, что там вообще было! Мой Рома! Мой ненаглядный, мой дорогой кот умер, а вы и слова не сказали!
– ...и там сдох, наверное.
Сдох. Какое слово-то противное, плоское, пошлое. Это курица в сарае может сдохнуть. А кот не может. Мой кот не может точно! Тот, кого так долго и упорно очеловечивали, может только умереть.
И он умер. Тихо, гордо, по-мужски. Так уж у наших, деревенских, котов водится. Они если болеют или смерть чуют, то уходят в лес и едят там всякие травки. А потом или возвращаются, или нет. На моей памяти всего одна кошечка молодая дома умерла, её на заднем дворе, где малина, отец похоронил. И всё. Но это исключение из правил, а он хотел сделать всё правильно и зрело. Уже ведь давно Ромка, а похоже что Роман Васильевич.
Вот и он ушёл. Видимо, чтобы запомнили его таким, каким он был, а не каким стал. Ушёл. В лес. Зимой. И умирал там. Совсем, совсем один... Как же это, чёрт возьми, по-мальчишески!
***
Ты вспоминаешь, как подобрал её ещё котёнком в парке, в 2009-ом, как внутри неё прятались теплота и пара вселенных. Я выдыхаю и ничего не нахожу кроме как: "11 лет... неплохой срок", а ты споришь, споришь в сердцах. Говоришь: "Если это было утешение такое, то спасибо, не стоило". А я не обижаюсь. Можно подумать, что-то бы тебя утешило. Ты всего час или два назад носился по ночи из такси в такси, от одной ветеринарки к другой, на руках тлеющая от гепатита кошка и предательски разряженный телефон. А теперь любовь всей жизни умирает на твоих руках, и ты говоришь: "Я спать не смогу. Просто посижу с ней ночь".
Посиди. Посиди с ней, Сём, ты ей сейчас нужен. У тебя по крайней мере есть это глупое время. У тебя есть эта возможность. У меня такой не было.
Шестой час, понедельник.
Крайний срок по диссертации.
На работу через три часа.
Сна ни в одном глазу.
В них будто бы снова умирает Роман всей моей жизни.
Мы начали вместе. Зима завершила труды.
"Моя молитва была услышана. Это случилось быстро".
Светлой памяти Ромы посвящается
Автор: byHina (Журавлёва Нина)