— Мужчина, вы в порядке? Что с вами?
Какие заботливые. Будто и не Москва. Да в порядке, полном. Просто лежу на траве. А был бы я с опухшим лицом и в грязных ботинках, и пованивал, как, бывает, пованивает дорогой французский сыр, но не сыром — и хрен бы кто подошёл. А в дорогом костюме, хороших туфлях и с кожаной сумкой, и борода вчера из барбершопа — такой мужчина на лужайке недалеко от трамвайной остановки вызывает у людей диссонанс. Им хочется этот диссонанс исправить.
Надо мной проплывает гигантский белый лайнер, медленно скользит по лазурному паркету. Почему, чтобы увидеть это небо и эти облака, нужно, чтобы тебя подстрелили как князя Андрея Болконского, почти насмерть?
— Молодой человек, вам нужна помощь? Скорую вызвать?
Нет, добрая бабуля с сиреневыми кудрями и очками тортиллы, не надо скорой, скорая не лечит такие раны, хирург не сошьёт мою жизнь заново. А эвтаназия запрещена.
Сегодня я шёл, уткнувшись в асфальт, считая его трещины и тёмные заплатки. На каждый мой шаг в голове отзывалось: «Настя. Настя. Настя. Настя». Даже из одного её имени ясно, что глаза у неё голубые, как небесный паркет, и веснушки живут на носу, и свои любимые цветы, которые она рисует на салфетках в кафе и полях книг, она называет «незабудудки» и смеётся, и не объясняет, почему: какая-то книга из детства, говорит, не важно. Она не понимает, насколько мне про неё всё важно.
И когда я шёл и считал трещины и заплатки, небо послало мне знак. Шмяк! Прямо под ноги, забрызгав начищенные рыжие ботинки шлёпнулся ляпок птичьего помёта. Я задрал голову, но не увидел ни голубя, ни вороны, ни чайки, — никого. Только висит надо мною большое, мягкое, со всеми оттенками белого и его полутенями и голубыми просветами глаз — лицо, смотрящее на меня.
«Эй, аллё, у вас там наверху туалетов, что ли, нет?», — произнёс я с обычной развязностью. И тут же смутился. Он смотрел на меня так грустно, с такой нежностью и любовью, что невозможно было оторвать глаз. И я почувствовал, что ничего нет важнее на свете этого смотрения. Я сел на траву, не отрывая взгляда, боясь, что, стоит мне отвлечься, я потеряю Его. Мы смотрели друг на друга и вместе, вдвоём — на меня. Очертания облака-лица чуть менялись, а само оно медленно-медленно уплывало на северо-восток.
Я видел, что Он знает всё про меня, и про Настю, и про Маркушу. О том, как два года моего семейного счастья разлетелись вдребезги, стоило только её бывшему поманить пальцем. Она сразу же схватила чемодан — оказывается, он давно у неё стоял полусобранным, — схватила сына и рванула к нему, к тому, другому, бывшему, в Израиль. Всегда, оказывается, любила только его, а я… ну не быть же ей одной, матерью-одиночкой в Москве, мыкаться? А тут я подвернулся — влюблённый, обеспеченный, и с Маркушей лажу. Это её слова, не мои. Я-то думал, что я нашёл её, начало начал, и всё очень просто: я на свете — чтобы любить её, её и Маркушу. Маркушу с мамиными глазами, с маленькими пальчиками, перемазанного шоколадом, мальчика, который хотя и не мой, но как будто бы совсем мой, роднее разве может быть? Но и он не мой, и Настя, оказывается, не моя, а — того, другого. А значит, и я сам — не свой. И ничей. Просто ёмкость из-под человека.
— Барон, фу! Отойди!
Ничего-ничего, мне совсем не мешает ваша собачка. Нос у неё, как и положено, холодный и мокрый. Пусть обнюхает. И слюни… очень мокрые, да.
Теперь, когда облако-Бог скрылось за горизонтом, я смотрю на другие облака. Там наверху целая жизнь — драконы, русалки, коты медленно летят по своим делам. Что они видят оттуда, если глянут вниз? Вот я со своей болью лежу маленький и серый на зелёном, и что-то пытаюсь понять. И продолжаю ощущать Его взгляд. Пока Он смотрит на меня, и я чувствую, хочет мне что-то сказать, я не двинусь с места. Под этим взглядом я едва касаюсь земли — трава держит меня на кончиках пальцев, чуть покачивая.
Почему, чтобы увидеть это небо, нужно, чтобы тебя ранили почти до смерти, как князя Андрея?
Увидеть, какое оно большое, а за ним и вовсе бесконечность, — а ты такой маленький. И твоё сердце с его болью — не больше трещины на асфальте… Трещины на маленькой улице маленького города маленькой страны маленькой планеты Солнечной системы на окраине рукава Ориона…
И вдруг — странная мысль! Может быть, я рождён и живу вовсе не затем, чтобы любить Настю? И есть что-то ещё? Всего пару часов назад это показалось бы мне нелепым… Но что если… Как раньше мне не пришло это в голову?!
Что, если у Него на меня — другие планы?