Я в который раз шел по этим улицам, так знакомым мне с детства. Я бегал по ним, будучи ребенком. Помню, как моя любимая Арина Родионовна звала меня есть вкуснейшие пироги с яблоками. Их аромат я чувствую даже сейчас, только уже в своих воспоминаниях. Весь дом пропитывался сладковато-свежим запахом антоновки. Поздней осенью в саду она особенно хороша. Я любил стоять у яблонь, любуясь яркой листвой, огненные краски, смешанные с прохладой первых заморозков, со всех сторон обрамляли их крупные плоды, покрытые морозным инеем. Именно сейчас она наливается своим терпким соком. Эти яблоки – память о моей юности. Их вкус не спутать ни с чем. Я запомнил, как они лежали на земле, сырой и холодной, так выразительны были их очертания, так живописны, они казались совсем потерянными и поглощенными холодами, что мне невольно пришли на ум строки. Нужно не забыть записать их. Как знать, может из них получится неплохое стихотворение. Я люблю писать. Это моя страсть и мое лекарство от недугов. Порой так тяжко и горько на душе, что кажется, будто нет спасения. Однако, начнешь сочинительствовать и ощущаешь, что становится легче, чувствуешь, как жизнь возвращается в привычное русло и не кажется уже такой хмурой. Я подолгу могу размышлять один. О чем угодно. Наедине мне приходят на ум разные безделицы, которые, право, бывают очень неплохи. В одну из таких пор я написал одно из лучших своих стихотворений. По крайней мере, так говорят. С собой я пребываю в гармонии души, покое, одухотворенности, что привносит в мою жизнь размышления и разные думы.
– Это же он! Александр Сергеевич! – милым веселым девичьим голоском произнесли, пройдя мимо, две хорошенькие барышни.
Их легкие платьица небесного оттенка, обшитые оборками и кружевами в несколько рядов, развевались при движении, добавляя их стати и без того изумительной грации. Розовые шляпки, сшитые по последней моде, украшали их милые, наивные головки, а кудряшки, что выбивались из лент, добавляли озорства и ребячества.
– Юность так прекрасна! – подумал я, глядя им вслед.
Они были настолько обворожительны и очаровательны, что сразу напомнили мне мою несравненную Наталью Николаевну. Много в городе юных чаровниц, но, признаться, Натальюшка моя самая любимая, и нет никого милей и краше для меня. Она входит в залу так легко и непринужденно, будто паря над землей, что все не могут отвести глаз от этой совершеннейшей красавицы. Наверное, пора уже задуматься, все ли в жизни делал правильно. Годы неумолимо несутся вперед, стирая все хорошие и плохие воспоминания, затуманивая разум. Мы стареем, душа замерзает и каменеет вместе с нашей чувствительностью. Так не должно быть, неправильно! Не знаю, сколько лет мне отведено, но хочу прожить их со смыслом, с пониманием бытия и полным ощущением себя в этом мире. Мои стихи – это все, что останется, след, который напомнит обо мне. Так грустно от этого, признаться... Заморосил мелкий дождь. Все вокруг заторопились кто куда. Дамы, убрав зонтики от солнца, спешили спрятаться под ажурным крыльцом парадной, а кавалеры будто ничего не замечали, продолжали уверенной походкой вышагивать по брусчатке, опираясь на тонкую и резную трость. Мне нравится смотреть на людей. Я словно стараюсь разгадать их и узнать, чем они живут, все их тревоги и заботы, понять насколько они другие или, быть может, совсем похожи на меня, нравится пытаться угадывать их мысли, размышлять, о чем они тревожатся.
Дождь перерос в ливень, и ветер усилился, я совсем озяб, надобно поскорее найти карету.
– Извозчик! – крикнул я. У моих ног тут же остановился экипаж.
– Куда изволите, барин? – услужливо поинтересовался тот, когда я сел в карету.
– Не знаю. А покатай меня по старым улицам, так близким моему сердцу, что так дороги в воспоминаниях. Душу согреть хочу. Подумать...
И они скрылись в сером тумане за ближайшим поворотом, стук колес становился все тише и менее уловимым, пока совсем не исчез.