Курица померла во сне. Вовка стерёг её до самой ночи, так и уснул подле неё, свернувшись калачиком.
– Горюшко моё, пойдём, я тебя на полати снесу, – говорила бабка, беря внука на руки, – умаялси.
– Бабуль... Майка... – сонно лепетал Вовка.
– Поди ж ты, во сне и то о курях бредит. Спи, сердешный, отмаялась твоя Майка.
Арина Дмитриевна доглядывала за внуком одна. Прошлой зимой осиротел: ни тяти, ни мамки не стало. Напросилась Софья с Александром на охоту в тайгу, ушли да не вернулись. Деревенские мужики на поиски ходили, как на заработки. Дурную весть принёс сосед Платон Федотович:
– Митревна, крепись... Шатун колобродит.
Подвёл к саням, откинул овчину, под ней худо-бедно лежал мешок, который таил в себе страшную находку: останки тел и разодранную в клочья одежду – окровавленные борчатки* да истерзанные бродни.**Рядом с санями топтались мужики. Всякое бывало, мало ли сейчас не всё лодом пойдёт.
Арина Дмитриевна поначалу как будто ума лишилась: то кричит***, то поёт. Потом отпустило маленько. Правда, всякий раз отворачивалась при встрече с соседом. Понимала, нет вины на Платоне Федотовиче, но мешок тот всё из головы не шёл. Долго она по сыну горевала, тут и совеститься нечего, за столько лет не сумела к Софье прикипеть, хоть и душу имела жалостную, мягкую. Жили дружно, да, но сын всегда ближе к матери был. Володенька, что соломинка – он-то и вытянул из помешательства. Растворилась во внуке бабка без остатка. Тем и жива стала.
Ни свет ни заря прокричал петух. Вовка вскочил, зашебуршал по дому. Потом разом успокоился, стал тормошить бабку и звать шёпотом:
– Бабуль, а, бабуль, – подождал, пока та зашевелится, и снова расталкивает, – Майка пропала, бабуль...
Спросонья Арина Дмитриевна махнула рукой наотмашь и буркнула:
– Шешнадцать, Володенька...
Вовка еле увернулся.
– Чего ты, бабуль, чего шешнадцать?
Не стерпел и взревел не своим голосом:
– Ба-аб! Майки нету!
Бабка так и села на кровати идолом. У неё аж душа в пятки ушла.
– Как нету? Вырыли што ль?
– Пошто вырыли? – не понял Вовка, – нешто закапывали? – Баб, ты Майку закапывала? Повинись, ты или не ты? Бабуль...
И хлынули неудержимо горькущие мальчишечьи слёзы. Он и сам не понимал, отчего реветь начал.
– Поплачь, милай, полачь, глядишь и горе изойдёт. Как же иначе-то?
Вовка уткнулся в бабкин передник, чтобы не показывать, насколько он слаб и беспомощен. Седьмой год как-никак, скоро отроком будет, негоже слёзы напоказ выставлять. Худенькие плечи его вздрагивали от всхлипов. Бабка обняла внука и заворковала:
– Не серчай, дружок. Даже солнце не всем одинаково светит. Спит твоя Майка и горя не знает. Ей теперича лучше, чем нам. А ты поплачь, душа-то живая, значится.
Она ж думала, потешится малец и отстанет от животины. А он-то прикипел намертво к Майке своей.
Кормить курочек завсегда вместе ходили, Вовка увязывался походя за бабкой. Да и то сказать, помощником рос: зерно давал, воды наливал. Вот и в этот раз взял бадейку и ушёл к колодцу.
– Володенька, шешнадцать ведь, курей-то! – нетерпеливо позвала бабка, – Вовка, ступай сюды!
В стайке в пустом гнезде копошился чёрненький цыплёнок. Вовка чуть бадью с водой не опрокинул.
– Бабуль, ейная детка же, Майкина! Она яйцом была, а теперича курочкой стала.
– А можа петух это, – путает бабка внука.
– Да не, точно курочка.
– У Майки беленькие пёрышки-то, а энтот чернявый весь. Бабуль, яйцо курица несёт, а курицу кто принёс?
От Вовкиной пытливости порой спасу не было, и бабка опять завела сказку “Про белого бычка”:
– Так из яйца народилась.
– А откуда яйцо? – не унимался Вовка, он и сам не чуял, что мысли его начинают плутать.
– Так курица принесла, – бабка лукаво смотрела на внука и закруглялась, – у Бога чудес много. – Айда в избу.
– Баб, я его с собой заберу.
– А то ж, бери.
Вовка соорудил под лавкой гнёздышко из ветоши и соломы и посадил туда цыпушку.
– Как звать будешь, придумал ужо?
– Галка она, гляди, сизая какая, – и Вовка протянул на ладони чёрный пушистый комочек.
И глядела Арина Дмитриевна не на цыпушку по прозвищу Галка, а на внучка Володеньку, на чистую и светлую улыбку его и думала: “Вот, значится, как душа с богом беседует”.
*Борчатка – это короткая отрезная верхняя одежда из крашеных («чернёных») овчин со сборками по талии со стороны спины.
**Бродни имели вид мешков, сшитых из сыромятной кожи.
***Кричать - плакать.