Такси, в Пулково. Город как будто понимал, что я его покину на пару недель
и молча вздыхал. Я всегда чувствую, что он скучает по мне. Мой верный друг, какое счастье, что ты есть – Петербург.
В кармане маленький кусочек золота, который жжёт теплом и пока никто
на свете не знает, что я намереваюсь сделать.
Рейс до гор на южной границе страны.
С трудом веду себя, как ни в чём не бывало. Как ни в чём не будет.
За спиной тяжелый рюкзак, также с собой я взял:
усталость прошедших годов, скопившееся на плечах – сидит грузом, и я обречен тащить на себе всё, что видел, слышал, говорил последние годы без продыху: имена, серые трудовые будни, расшаркивания перед начальством, разноцветные ночи выходных, поручения в виде таблиц эксель и бессмысленных писем, которые никому не нужны. Как и эти поручения, как и это начальство.
Говорят, это называется опыт. А пока отпуск и я ни о чём не думаю, кроме гор. Ведь я их никогда не видел. Освещало темноту и сопровождало меня четыре часа в самолёте Бледное пламя Набокова.
На автомобилях виднеются непривычные цифры региона «09».
Повсеместно продают мёд и травяной чай.
Медовые коровы и пегие кони невозмутимо продолжают свои привычные дела, не обращая внимание на моё тело, которое носится по Карачаево-Черкессии на скорости 100 км\ч в тонированной «Ладе "Приора"». Нагло пахнет бензином
от этой колымаги.
Невмоготу долго спать. Я там, где я стану самым счастливым человеком
на свете. Невероятный хребет гор на линии горизонта. Как будто приклеили
из бумаги к небу.
Эту ночь я спал целую вечность – как бы не был мил Петербург,
но он не даёт выспаться.
Тёплый рассвет. Солнце покапало.
На столе спеют ароматные персики, малина.
В окно гостиничного номера залетают божьи коровки – столько,
сколь за всю жизнь не видал.
Безветренно, только подрагивает куст кипариса.
Платья в шкафу подрагивают как бабочки.
Твой купальник цвета чернильной ночи уже готов отправиться на озера.
Ты с улицы, говоришь: «Ты видел, как цветёт Иван-чай?
Как вьются его розовые листики?»
Приносишь ароматные ягоды можжевельника,
я любуюсь ими как самым настоящим чудом.
Вкусный чёрный чай с пахлавой.
Делаю сотни фотографий, запечатлеваю тебя. Ты так молода, и так красива.
Играют в нарды старики на улице, тихо приговаривая, только успевают наливать чай в маленькие пиалы.
От сочной сливы льётся сладкий сок по ладони. Липка рука солнца, касается щеки, плеч, шеи.
Бежит рядом приветливый пёс с яблоком в пасти. Их здесь много: собак, также их недругов – кошачьих, и опавших яблок, которые от избытка не собирают.
«Озёра – это хорошо, но сначала нужно в горы».
Тебе явно невдомёк, чего я так туда рвусь.
Кусочек золота в кармане настырно напоминает о себе.
Ковёр кузнечиков сопровождает со стрекотом, пока взбираешься ввысь. Холодная вода водопада – как приятно умыть лицо.
Облака скрывают шпили гор.
Гора к горе. Запах костра. Зной, цикады сопровождают хором,
и бесконечные кузнечики прыгают на месте.
Небольшой привал. На высоте хитрые предприниматели продают горячий чай
и хычины.
Как город схватит тебя за горло, будешь говорить непрестанно: «Я, я, я …».
Здесь же: чем выше, тем и мыслей меньше.
Взбираясь в гору, у меня немеет язык,
в голове ветер. Как только долез на
3 тысячи метров над уровнем моря,
в этой тишине явно расслышал, что горы мне сказали, что я никто.
Никто. Странно ли, мне это понравилось. Словно освободился от условностей своей истории, имени, опыта.
И теперь я никто. И пришел ни с чем сюда. И тяжести от пролетевших с шорохом трех десятилетий как не бывало, и единственное, что у меня есть –
это бесконечный круг золота, с камушком блестящим, есть твоя рука и моё искреннее сердце.
Для того я влез на тыщи метров вверх, и тебя с собой потащил, чтоб Бога взять
в свидетели моей любви.
Когда темечком упёрся в облака,
мне сказали «Да».
Я прильнул к ее груди.
Молчу. Ты улыбаешься.
Теперь ты
не возлюбленная, а невеста.
И я улыбаюсь.