Он погиб на Чеченской войне. Но перед тем, как он погиб, у них было одно лето. До осеннего призыва, после школы.
Родители их отпустили, что само по себе удивительно. Родители отпустили, и они поехали в Крым, на три недели. Не на Южный берег, а на восток. Сняли комнату, и…
И любили друг друга.
Он взял несколько уроков сёрфинга. У него легко получилось найти баланс и поплыть. У неё – не получилось. Парус всё время падал в воду, и она падала вслед за ним. Но её это нисколько не расстраивало. Она и плавала-то слабенько, никак не могла научиться правильно дышать. Он же плавал, как рыба.
Он сумел взять доску напрокат, и рано-рано, ещё до восхода солнца, плавал, в своё удовольствие вдоль сумасшедшей, ровной до невозможности линии горизонта. Он был жаворонком, но она смогла легко подстроиться. Они убегали на море с самого утра. Доску оставляли, за небольшую плату, у сторожа на пляже.
Она сидела на берегу и смотрела на него. Он махал ей рукой почти от самого горизонта.
Она настроилась ждать его из армии. Тогда они должны были пожениться. Но он погиб через четыре месяца службы.
На четыре года мужчины перестали её интересовать, от слова «совсем». Она оканчивала институт, когда встретила своего мужа. Того, с которым теперь жила.
Детей родила. Сначала девочку, десять лет назад, потом мальчика, пять лет назад. И всё было у неё хорошо.
Ну, да. Всё у неё хорошо.
Хорошо.
В этом году они, всей семьёй, поехали в Крым. До этого – как-то не получалось.
Она давно уже снова превратилась в сову, и просыпаться по утрам – там, дома – ей было тяжело. А тут… На третий день пребывания словно что-то толкнуло её и заставило проснуться. На часах – четыре утра.
Она встала бодрой, как будто спала до десяти.
Встала и пошла на море. На мокрый и ещё холодный песок. Она почти не думала – просто сидела на брошенном топчане и смотрела на линию горизонта. На то место, где розоватое восходное небо сливается с морем.
Вот, вот чего ей не хватало! Ей давно уже не хватало линии горизонта, ничем не прикрытой. Ни домами, ни лесом, ни горами.
Ничем. Голой линии горизонта, голой, как её душа – там, внутри.
Море поблескивало в глазах. Тут она увидела его. Это был он. Точно, он, на доске под парусом. Видимо, он видел её, потому что помахал рукой – так, как тогда.
Начало всходить солнце. Здесь, в этом месте Крыма, солнце всходит прямо над морем.
Больно… больно смотреть на восходящее солнце. Она зажмурилась.
Когда она открыла глаза, в море никого не было. Зато на берегу стали появляться ЗОЖники, громко здороваясь друг с другом, махая руками и ногами и подставляя первым солнечным лучам свои неидеальные, постаревшие тела.
Она вернулась домой, по дороге купив у бабушек, около магазина, пучок свежей зелени и килограмм дорогущих, огромных светло-жёлтых абрикосов с нежно-розовыми бочками.
Так она ходила на море почти каждое утро. И каждый раз видела его. Он махал ей рукой. Что-то с ней происходило. Она стала жить так, словно боялась что-то расплескать.
Это понял один человек. Младший сын. Он сказал:
– Мама, ты стала похожа на кружку с молоком.
– Почему? – спросила она.
– Кружка такая полная, что ты боишься её разлить.
Он был прав, маленький мудрец, живая душа. Просто для него молоко в кружке ещё мало отличалось от вина в бокале. А она его чувствовала внутри, этот бокал. Он там действительно появился.
Хрустальный, таинственно поблескивающий. Полный до краёв. И вино… Не такого красного цвета, как бывает кровь, вытекающая из порезанного пальца.
А такого, каким бывает кровь, когда её берут из вены. Черная с бордовым оттенком, или бордовая с чёрным. Вино сладкое, но терпкое на вкус – такое терпкое, что сладости почти нет.
Однажды рядом с ней начал раздеваться рано пришедший пожилой ЗОЖник.
– Как хорошо, когда в море никого нет! – после утренних приветствий произнёс он.
– Разве вы не видите парня, на доске под парусом? – спросила она. – Довольно близко.
– Девушка, в море никого нет, – ответил этот человек и отодвинулся от неё вместе со своими вещами.
Вот как. Оказывается, нет. Или…
В последний день перед отъездом она снова была на том же месте. И он… он тоже был, в море.
Она разделась и вошла в прохладную воду. Она плыла, стараясь смотреть вперёд, чтобы не выпускать его из виду.
Она слабенько плавала. Дыхание её сбивалось, но она плыла.
Она задыхалась. Она хватала ртом воздух вместе с водой. Он был виден, виден, виден.
Кажется, она что-то поняла. Но ещё плыла. Почти на месте. И почти доплыла.
В это мгновение показался край солнца.
Она увидела как парус, доска… Он, парус и доска разлетелись на тысячи хрустальных блестящих осколков.
У неё хватило сил развернуться и дотянуть до берега. Она упала на мокрый песок. Поднялась, дошла до топчана. Её колотило. Как маленького ребёнка, который перекупался. Тряслась нижняя челюсть, а зубы выстукивали:
– Д-д-д-д…
Только сумасшедшая, голая, ровная до невозможности линия горизонта в упор смотрела на неё.