Гриша, что электромонтёром работал в Подмосковье, уже давно неистово, до щенячьего визга хотел к своему краю, где родился и повзрослел – в небольшой посёлок Юргамыш в Курганской области. Казалось, уж чего проще: начальство заранее предупреди, возьми законный отпуск, билет купи на крыло – и отправляйся. Но для Гриши это была невыполнимая миссия: ему три года пришлось лопатить без отпусков, слишком уж ценным он оказался специалистом, да и лавочка частная, не любил руководитель на отпуска тратиться. Спустя эти три года Гриша уволился осознанно, приготовился к поездному путешествию до Кургана (оттуда на электричке до посёлка, а поезда были ближе его сердцу, нежели самолёты). А что? Работу можно найти всегда, но вот без своей земли прожить невозможно.
Переехал Гриша из Курганщины к Москве поближе? Переехал. Но свою Родину он никогда не предавал. Более того, если б не зарплаты с гулькин нос и отсутствие перспектив, он бы из своих мест так и не выбрался. Но вот – приключилось. Судят посельчане? Гриша сам бы себя с потрохами проглотил – так ему иногда было жутко без собственного двора, без земли на пролежне перед весной (в ожидании бороны), без сельского магазина – со скудным ассортиментом, с тремя сковородками разного размера, калошами и посевным календарём на год. Ещё деревянный помост возле сельсовета – очень уж сырость большая в весеннее время года, а плитку – не нашлось бюджетных средств из центра; скирды соломы по осени – запах от них непередаваемый: пшеницы, луговых трав и даже едва подоспевшего хлеба; знаки чуть погнутые и одинокие на грунтовках, люди простые, небогатые и оттого счастливые – такая у Гриши Родина! Родителей нет уже давно на свете, зато он помнил о колхознице Олюшке из Юргамыша – она писала ему периодически в социальной сети Вконтакте, узнавала, куда он пропал, и как им теперь свидеться.
Потому Гриша сел под вечер в плацкартный вагон до Кургана (челябинский, сквозной), сверился с билетиком, оценил визуально верхнюю полку, прикоснулся к ней из суеверия – на хорошую поездку, на безоблачный день. Устроился надёжно, вещи туда же наверх переложил, подготовил паспорт и проездной документ. Ну, и хорошо! Познакомился с попутчиками – семья до Казани, приветливые, радушные люди, подружился с окошком, примирился с поездным столиком – и вот уже отправляться! И как он себе представлял этот момент – когда вагоны трогаются, чуть сдвинувшись, протягиваются в пространство с бесконечными поездными рельсами – и извиваются струной в железнодорожном порядке – собравшись братьями, они не расцепятся ещё очень долго.
Гриша не был настроен на разговор, однако казанские спутники вступали с ним постоянно в беседу – то поесть предложат, то чаю попить, то полюбопытствуют, какой ему путь предстоит, то очередную остановку с ним обсуждают – что видно, и чем то место примечательно. Можно было надуться на них, исполниться подростковой обиды. Но для Гриши это была благоприятная среда – он в ней немного оттаял, освободился от тяжести, накопленной за многие годы, задышал. И что-то важное случилось в его душе, и поездное путешествие давало ему радость. Как там Оля поживает? Вышла ли замуж, родила ли детей? А если свадьбу не отыграла, может, он ей предложит с собой уехать – строить под Москвой вместе счастливую жизнь?
Последнего Гриша не знал, но причина важная для поездки у него имелась, и того отрицать было нельзя. Вагон мерно качался по рельсам, отстукивая очередные метры. Проводница разносила стаканы с чаем и ещё с подстаканниками. Время мерно текло, а Гриша так хотел его немного ускорить!
– Скучаете по своему посёлку курганскому? Как вы его называли…
– Юргамыш? Есть немного…
Какое там немного! Только Гриша про Юргамыш подумает, у него тоска неземная, и поделать с этим решительно ничего нельзя. Юргамыш два шага в поперечнике, домишек с десяток, а жителей и того меньше. Однако как он в сердце глубоко невзрачным сорняком пророс! Просто так не вырвешь, а в уме невольно помянешь. И вот теперь он к нему по железной дороге ближе и ближе. И едет с незнакомыми людьми, а общается с ними так, будто много чего о них знает и понимает.
У Юргамыша, посёлка его, весна зелена как никогда, почки наливаются полнокровным соком, а осень ссыпает вдосталь золота с деревьев. В Юргамыше рыболовные снасти бросаются с любой кочки, с любого места, и на крючок сразу – с речки сом! В Юргамыше девушки пышут здоровьем, любую одежду возьми – она каждую чёрточку тела подчеркнёт и обведёт, как на картине сделано. А мужикам тамошним только и остаётся – переводить дух да под венец звать. А ещё в Юргамыше Олюшка – и она самая красивая из всего околотка. Серьги из ушей – рябиновые ягоды, снятые на туманный день. Плечи её – речные рукава, а грудь – никаких эпитетов в поэзии не придумано.
Гриша ждал с ней встречи, и чем ближе приближался подвижный состав, тем больше его потряхивало. Но за это был ему Гриша всенепременно благодарен – это был проводник между двумя людьми, вершитель судеб, верный друг, которому можно было доверить самые потаённые свои желания. Поезд – он не расскажет постороннему и не выдаст. Поезд успокаивал Гришу, убаюкивал его и по-свойски твердил: «Не кисни, новый подмосквич! Всё у вас с Олей обязательно заладится и образуется, как надобно». И Гриша верил, и вера его была, как ему казалось, важнее многого на свете. Крепче любого каната и стального троса, твёрже любого алмаза – не нашлось на свете сравнимых материалов, ведь Юргамыш – дощатый, обросший невысокими заборчиками, наполненный собачьими сворами и клубами от угольного дыма – он такой один, и Гриша понимал, что единение с родным посёлком непременно состоится, как и с давно не виденной девушкой тоже. И радость от этого осознания наполняла Гришу, как вода стремится в неприметный обычно лог – и не заметно со стороны, а в природе происходит – тихое событие, доступное немногим. Но если его понимаешь, то жизнь, жизнь становится заметно ярче, а краски её – более приметными и волнующими.