Я сошёлся с Мариной, когда Косте было четыре. Это был белокурый, щекастый, вечно не слушающийся мальчуган. Поначалу он меня кошмарно раздражал. Меня раздражало всё: как он играет, ест, говорит...
Ох, уж эти маленькие вечно шумящие ножки!
Тогда я работал посменно, в пожарной части номер восемь.
Каждый день этот дьяволенок не давал мне покоя. То поиграй с ним, то покатай машинки, то ещё что-нибудь.
Однажды я возвращался с большого пожара, был очень уставшим и злым, поругался с начальством вдобавок, в общем, на взводе. И в первый раз закурил при нем, прям на кухне. Я всегда стеснялся этой привычки, особенно никогда не курил ни при детях, ни при женщинах, а тут, как сам не свой.
А он глазенки вытаращил и пищит:
– Папа, не надо, брофь каку!
– А ну, иди прочь! Я устал! Марина! Марина, уведи его! – зарычал я.
А малой не унимался, всё причитал:
– Папа, брофь каку!
Марина то ли не слышала, то ли не придала значения. Я был на грани. Потушил сигарету. Хлопнул по столу и ушёл.
На следующий день вышли с мужиками покурить. Я по карманам. Глядь, а папирос нет. В пачке вместо них аккуратно сложены леденцы, которые на днях покупал сорванцу.
Мужики, завидев такую картину, загоготали, конечно, да я и сам улыбнулся, ну думаю, вернусь, я ему покажу!
К слову, в тот день, я так и не выкурил ни одной. Но всё ж, прикупил пару пачек про запас.
Пришёл домой, спрашиваю, откуда у меня в пачке конфеты, а он лишь плечами жмёт. На следующий день ситуация повторилась.
И наказать-то его не накажешь, прав ведь, бесёнок, сам знаю – вредно, а всё одно – курю, хотя иной раз тоже подумывал бросить.
– Па, подём на качевях качаться?
– Вот ты мои папиросы увалок?
– Увавок...
– Значит не пойду.
– Пожавуйшта. Пожавуйшта –это вовшебное свово.
– Ну сходи с ним. За одно и себе купишь, что нужно.
– Ладно, иди одевайся. – согласился я.
Мальчуган притащил одежду и начал пялить на себя, что попало под руку.
– Подожди, помогу.
– Я шам.
– Ну шам, так шам...– улыбнулся я.
Костик насупил бровки и высунул язык, старательно надевая ботинки. Я ему немного помог, и мы пошли на детскую площадку.
Дети галдели так, будто мои мужики после сирены. Костя влился в коллектив настолько быстро, что я лишь изредка видел жёлтую шапочку из орущей толпы.
Мне ничего не оставалось делать, как сесть на лавочку и наблюдать. Погода стояла жаркая. Не знаю, что на меня нашло, то ли общая усталость, то ли смены без выходных в эти дни, я не знаю, в общем, я не заметил, как так и уснул.
Проснулся я от того, что какой-то мальчик теребил мне штанину и кричал:
– Дядя!
– Что случилось?
– Ваш Костя упал.
– Как упал?
Я подскочил с лавки, и как ошпаренный, побежал за пацаном. Костя лежал на земле, весь в крови и без сознания.
Я почувствовал, как земля начала уходить из-под моих ног. Он лежал там, такой маленький, такой беспомощный...
Вокруг нас собралась толпа народа. Все начали охать и ахать. Я начал шарить по карманам в поисках телефона, но как на зло, находил там лишь одни конфеты.
– Вызовите кто-нибудь скорую! – кричу.
Слезы подступают к горлу – мужчины не плачут!
«Не уследил...»
Я взялся за крохотную ручонку и начал гладить.
– Всё будет хорошо, малыш... Всё будет хорошо...
– Смотрите, он шевелится. – кто-то выкрикнул из толпы.
– Костя, Костенька. Сынок. – вырвалось у меня.
Подъехал экипаж скорой помощи, мальчика оформили, погрузили, я поехал вместе с ним.
Пока ехали, всё держал его за руки.
И всё молился, молился... Хоть я был не особенно верующим, молился изо всех сил.
Говорят, что взрослые намного умнее и сообразительнее детей – это ложь.
Я прожил до сорока лет и только сейчас понял, что по-настоящему любил сорванца, а он любил меня. На меня ещё никто и никогда так не смотрел, как он, я был для него вселенной... Жаль, осознал это поздно.
Ребёнка определили в палату. Меня выгнали. Приехала Марина, набросилась на меня с кулаками. А я что? Выдавил из себя что-то похожее на прости. Подошёл врач. Её запустили. Обо мне даже речи не было.
О, как остановить этот внутренний диалог?! Он буквально разрывал меня на части. Мне не хватало воздуха, места... Каждая минута казалось такой долгой! Дольше долгого, дольше вечности.
Дверь в палату распахнулась.
– Вы можете войти, мальчик пришёл в себя.
Я суетливо вошёл и увидел, как Костик расплылся в улыбке.
– Папка!
Я бросился к нему и со всех сил обнял.
– Я бовьше не буду, не пвачь!
Не знаю, что на меня нашло, я разрыдался, как маленький. Поцеловал мальчишонку в макушку и вышел.
Правильно говорят: начинаешь ценить, когда теряешь. Я не хотел его терять. «Пусть каждый день будет топот маленьких ножек, просьбы поиграть и погулять. Пусть будет шум и гам. Но только, пусть больше никогда-никогда с ним не случается больше плохого.»
Я достал из кармана штанов недавно купленную пачку сигарет и выбросил в урну.
«С этого дня в моих карманах будут только конфеты.»