Тот вечер казался особенным. День-граница: еще вчера было детство, завтра будет свобода, а сегодня… Можно было помечтать. Побродить среди воздушных замков надежд, сплести последний венок из полевых цветов, вдохнуть сиреневый воздух выпускного вечера.<br>
<br>
21 июня 1941 во многих школах Советского Союза раздался радостный звон колокольчика, очень похожий на звон корабельной рынды; маленькие кораблики, которые еще недавно плыли по весенним ручейкам, превратились в статные каравеллы, готовящиеся выйти из гавани во взрослую жизнь.<br>
<br>
— Девушка! Можно пригласить вас на танец?<br>
<br>
Услышав знакомый голос у уха, Юля мгновенно обернулась и заулыбалась. Сердце затрепетало, как молодые листья липы на ветру; цвет глаз напротив был ровно таким же. Коля улыбался так добродушно, как умел только он, и Юля никогда не видела такой искренней и одновременно хулиганистой улыбки.<br>
<br>
— Можно, — кокетливо присев, ответила она, и под шутливое хихиканье подружек, подала Коле руку. Когда зазвучали первые аккорды «Голубого Дуная», все в мире перестало быть важным, остались только легкая поступь скользящего шага и теплая рука на девичьей талии. Воздушные замки уносили их в счастливое будущее, где торжественный вальс никогда не заканчивался.<br>
<br>
***<br>
<br>
Коля был красивый даже в военной форме. Они с Юлей дружили с восьмого класса, но в первый раз она видела его таким. Таким сосредоточенным, внимательным, с глазами, в которых больше не было ни одной веселой искорки. Юля трепетно коснулась его щеки, поправила воротник гимнастерки, следом смахивая одинокую слезинку с уголка глаза.<br>
<br>
— Ну что ты, — Коля взял ее лицо в свои ладони и сам большим пальцем стер влажную дорожку. — Все будет хорошо, Юля, я обещаю.<br>
<br>
— Я буду тебя ждать, — судорожно прошептала она, не сводя с него своего взгляда. Коля засмотрелся; ее глаза были такие синие, что сравнивать с небом их было нельзя, только с морем, глубоким, внешне спокойным и волнующимся внутри… — Обязательно буду ждать! Ты только возвращайся, Коля.<br>
<br>
Коля очень серьезно кивнул, прижимая трепещущую девушку к себе. Прежде чем расстаться, она вложила ему в карман свой кулон — на память. И грохочущий поезд понес его куда-то далеко к линии фронта, оставляя на перроне только запах пыли и тревожного напряжения.<br>
<br>
Юлю быстро взяли медсестрой в военный госпиталь. Весьма скоро рук стало не хватать, нужна была любая помощь, и она всю себя отдавала во труд: перевязывала раны больных, ухаживала за страдающими, помогала с эвакуацией в медсанбаты. Но каждый вечер, где бы она не была, Юля неизменно ждала появления почтальона в части. Она и сотни других надеющихся получить хоть какую-нибудь весточку оттуда, откуда вести нередко не доходили.<br>
<br>
Фронт встретил Колю холодным октябрьским воздухом Севастополя. Его направили во флот; сначала он был матросом, учился всему настолько быстро, насколько было возможно. Потом он стал мичманом – и тогда грянул первый пушечный выстрел. Черноморский флот держал бой, долго, мучительно и отважно. Небо вокруг было беспросветно серым. «Нет, Юлины глаза нельзя сравнивать с небом», — думал Коля. Юлины глаза ждуще смотрели на него из синевы Крымских вод.<br>
<br>
Колины глаза печально смотрели на Юлю редкими зелеными проблесками среди желтеющих листьев осени. Она хранила каждый помятый «треугольник», хранивший тепло Колиных рук и запах морской соли. Она ждала – а он обещал вернуться.<br>
<br>
***<br>
<br>
Четыре долгих года тянулись вслед за сменяющими друг друга листопадами и снегопадами. Многие уходили вслед за ними и больше не возвращались, и Юле часто приходилось видеть это, держать в руках слабеющие руки и шептать, что все будет хорошо. Письма приходили все реже, многие уже не дожидались. Шум радио стал фоновым, и тяжелые известия превратились в мрачные будни, которые тяжелым грузом ложились на плечи обитателей госпиталя. Для них, для многих других и для себя – Юле приходилось быть сильной и верить. Верить, что следующее письмо будет вместе со следующим появлением почтальона. Четыре долгих года перекатывались волнами и тонули в глубине моря, рассеченного линями долгих сражений. Пыль пороха заменила облака, и не было места для замков; кулон под тельняшкой был единственным солнцем, за которым Коля шел, борясь с серой синевой. Однажды она едва не забрала его, едва не стала последним поцелуем для холодных губ. Но Коля обещал, что справится. Что все будет хорошо.<br>
<br>
***<br>
<br>
Юлино сердце стучало в такт рельсам поезда, подходящего к перрону. Сегодня был особенный день, и атмосфера на вокзале была несравнима с тем роковым днем после выпускного. Юля была в том же белом платье, в котором танцевала тогда, на выпускном. Пахло цветами и домашней выпечкой; если где-то лились слезы, то только от счастья, что все наконец-то закончилось.<br>
<br>
Коля был красивым в морской форме. В его глазах снова горела радость, а улыбка была той самой, которую Юля так любила: искренней и хулиганистой одновременно. Только увидев его, Юля замерла, не в силах сдвинуться с места. Мир вокруг снова перестал быть важным, значение имели только теплые руки, крепко обнимающие ее, и живое-живое сердце, быстро стучащее в такт ее собственного.<br>
<br>
— Девушка, а можно пригласить вас на танец?<br>
<br>
— Можно…<br>
<p style="text-align: right;">
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
— К. Симонов.
</p>
