Я прихожу в комнату с личными вещами, ни одна из которых ничего уже не таит. Перебираю книги, картины, пластинки. Переслушиваю, перечитываю, и пересматриваю их. Соответственно.
Переслушиваю книги. Твоим голосом. «Полковнику никто не пишет». Маркеса или Би-2? Книга Маркеса. В смысле, написал Маркес, а книга на самом деле твоя. Ты подарил мне её восемнадцатого апреля. Просто так. Потому что когда был в книжном, твой плейлист подкинул тебе эту песню, а ты как раз стоял напротив витрины с зарубежной прозой. И купил эту книгу. Для меня. Сказал:
– Не стану дослуживаться до полковника. Хочу, чтобы ты мне писала.
Я так и не прочитала эту книгу. Только первые три страницы. Ты мне прочитал. И я уснула, продолжая слушать твой голос и улыбаться. А потом так и не написала тебе, потому что не знаю твоего адреса. А электронные письма… сдались они тебе?
Перечитываю картины. Я никогда не разбиралась в изобразительном искусстве, но очень хотела. Поэтому увесила ими всю комнату. Прилепляла на стены всё: от Моны Лизы (которую мне всегда хотелось написать через две «н») до Энди Уорхола и собственных неумелых рисовашек, на материалы для которых в своё время ушло столько денег, что лучше не вспоминать.
Я никогда не умела рассматривать картины. Только читать. Всё не как у людей. А с другой стороны: если картины «пишут» (некоторые художники иной раз даже обижаются, если говоришь, что они «рисуют»), то почему их нельзя читать?
Моя любимая картина здесь – «Руководство по склейке сердец». Мне его подарила Вика, лучшая подруга, после того, как ты уехал. Она знала о моей причуде: слушать книги, читать картины и смотреть музыку. И всегда считала, что чтение лучше всего помогает в самореставрации. Так что подарила не книгу, а написанную по её мотивам картину. И я её читала. В день по пять квадратных сантиметров. И поражалась ей. Она действительно написала картину. Специально для меня. Я даже не могу сказать, на каком языке, но я его поняла. Я выучила эту картину наизусть. Беда разве что в том, что я так и не смогла никому её пересказать. Словами такого не расскажешь, а писать красками… увольте.
Наконец просматриваю музыку. Всё-таки хорошо, что есть винил. На него куда интереснее смотреть, чем на СD или флешки. Ладно, шучу. Не так я смотрю музыку. Я смотрю её с закрытыми глазами. Да, закрой глаза и смотри. И я вижу. Но не образы, не сцены из жизни, фильмов или фантазий. Я вижу дрожащие линии. Как в старых программах-проигрывателях. Это очень забавно. Хотя та же Вика рассказывала, что в любой музыке она слышит («слышит» – как нормальный человек) дождь. Или изредка камнепад. Третьего не дано. Когда я это узнала, уже не так удивлялась тому, что она написала «Руководство...». А ты всё смеялся, когда я тебе рассказывала о своих линиях. Даже просил нарисовать. Хоть и знал, как я рисую. И пишу. Ты сравнивал меня с этой дурацкой программой, но был неправ. Я не умею воспроизводить. Только впитывать. И никому больше не отдавать. Никогда. Может быть, поэтому ты исчез? Боялся, что я тебе тебя не отдам? Дурак! Я ведь хотела отдать тебе всю себя. И тогда ты бы снова был свой...
Ну вот столько всего понаписала, а говорю – не таит. Почему не таит? Да потому что тайны-то и нет. Всё как на ладони. Тайна была, пока был ты. Пока был тот, кто мог вносить сюда что-то новое. Пока смыслов было больше, чем я знаю. Ты привносил их с каждым своим приходом. А теперь мне приходится всё переслушивать, перечитывать и пересматривать. Твоим голосом, твоими мыслями, твоими глазами.
