Мальчик замер на шаткой походной табуретке, склонив к плечу, как задумчивый птенец, вихрастую голову. Внимательно, без улыбки разглядывал наколотый на сухую веточку цилиндрик розового зефира. Как всегда быстрая, суетливая, порывистая мама, проходя мимо мальчишки с пледом и пакетом продуктов в руках, быстрым движением взъерошила ему волосы.
– Ну что же ты? Поднеси зефирку к костру и поджарь. Только смотри, чтобы совсем в уголек не превратилась. И чтобы не загорелась палка.
Мальчик поднял на нее черешневые серьезные глаза.
– Жалко.
– Что жалко? – приподняла левую бровь мама.
– Зефир жалко. Посмотри, он похож на облако.
По обе стороны горизонта зеркально двоились бело-розовые шапки облаков, припудренные гаснущим предзакатным золотом солнца, оттеняемые сапфировым то ли небом, то ли гладью воды – в призрачной зеркальности они сливались, менялись местами, словно нарочно стремились запутать непривычного к этой божественной красоте туриста. Мама замерла, завороженно вглядываясь в закат над рекой. Плед стекал из ее рук в траву.
– Верно… – и тут же спохватилась, подобралась, наклонилась к самому уху вихрастого мальчишки. – Ешь, ешь уже давай, ну что ж такое, одно и то же каждый раз…
Продолжая причитать себе под нос о том, что вечно этот ребенок витает в облаках, она нырнула в палатку, зашуршала деловито, обустраивая место для ночлега.
Мальчик смотрел, как в жарких объятиях костра кусочек зефира становится сначала медно-рыжим, затем угольным, вздрагивает пузырьками, как маленький вулкан. Наконец голод взял верх над любопытством.
Умывались в речке. Кислотно-мятная пена от зубной пасты неуместными кляксами падала в темную воду с песчаным подкладом. Перед сном долго возились в тесной палатке; мама все пыталась уместить поудобнее ноющие от купания в холодной реке ноги и поясницу, постанывала.
– Мам, ты что?
– Все нормально, улечься никак не могу. Не привыкла в палатке ночевать. Спи, малыш.
– Не могу спать, пока не почитаешь мне! – длинные крепкие ноги с твердыми пяточками завозились рядом, заерзали, наконец, придавили мамины ноги тяжелыми полешками.
– Да как я читать-то буду в темноте?! С фонариком разве что… да сними же ты с меня ноги, сколько раз просила – они тяжелые у тебя…
Бело-ледяной свет карманного фонарика осветил угол палатки; задремавший было мотылек испуганно метнулся в сторону, затрепетал в складках пледа. Мама выудила из рюкзака книгу.
– Что ж… Владислав Крапивин. «Летчик для особых поручений». Немножко только, сын, ладно? А то не поднять тебя утром будет… Глава первая…
Зачиталась любимой с детства книгой, увлеклась, не сразу заметила, что длинноногий вихрастый мальчуган притих и засопел. В наступившей тишине комариный писк сливался в тонкий гул натянутой струны; казалось, что само пространство и время натягивается, натягивается и вот-вот лопнет, разорвавшись первыми лучами солнца…
Пока рассвет подкрадывался откуда-то сбоку, можно было отвернуться, ощупью натянуть куртку на глаза и удержать сон, в котором не существовало ни времени, ни возраста, ни расстояний, ни неумолимо бурного потока жизни, затопляющего и проглатывающего целые деревни, семьи, миры, расчищающего пространство для чего-то нового, но стирающего старое с лица земли. Но солнце поднялось выше, настойчивые лучи просачивались в палатку и щекотали веки. Он перевернулся на спину, потер глаза, лоб, щеки. Двухдневная щетина чесалась нещадно, но бриться у реки, глядясь в зеркало заднего вида собственной машины, – такую походную акробатику он еще не освоил.
Рядом, свернувшись капризным калачиком, лежала Валя. Светлые волосы спутались в небрежное гнездо, собранное неопытными птицами. Михаил посмотрел на нее с некоторой жалостью: «Зря, конечно, потащил ее сюда… в речке купаться заставлял… Бедная, она сосиски-то на костре, наверное, только в кино про скаутов видела».
Валя весь день держалась почти молодцом, но к десяти часам вечера ее прорвало:
– Какого черта ты притащил меня в эти джунгли? С чего ты взял, что я могу ночевать в палатке? Ты что, на помойке меня нашел?
Михаил шурудил угли в костре, пытаясь аккуратно выудить из-под них печеную картофелину.
– Я сюда с мамой ездил. Мне хотелось в палатке переночевать. Она терпеть не могла палатки, туалет под кустиком, комаров… но мне очень хотелось. Мы жарили на костре зефир и сосиски. Посмотри, какой здесь закат красивый!
– Закат красивый, когда сидишь на «Террасе» и пьешь «апероль»! – Валя звонко шлепнула себя по упругому, очень «инстаграмному» бедру, пытаясь извести хоть одного комара. – Домой меня вези немедленно! И забудь мой номер телефона!
– Утром отвезу, Валя. Я уже пива выпил, – приврал он. – Иди спать.
До Питера ехали молча. Валя, не прощаясь и не оборачиваясь, демонстративно хлопнула дверью его машины. Он достал телефон, нашел “Валя блондинка Терраса”, помедлил немного и нажал “удалить контакт”.
– Ничего, мам… – прошептал он себе под нос, – где-то же есть на свете девушка, которая любит зефирные закаты и Крапивина. И меня будет любить тоже. Как ты. Я еще поищу, мам…